Поэты серебряного века женщины, Женская поэзия: Ахматова, Цветаева, Ахмадулина
Мир Даниила Хармса. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Экспедиции действительно были для него важны — он черпал в них магическую, живительную силу. История России в шпаргалках, играх и странных предметах. Адреса площадок.
Отмечена стипендией фонда А. Тепфера , медалью г. Гренобль ; Франция , премиями имени Б. Пастернака , журнала «Знамя» , «Anthologia» , «Поэт» , дипломом премии «Московский счет» Стихи Олеси Николаевой — это прежде всего отражение жизни в контексте неба, святого, светлого.
И свою роль в этой жизни поэт видит тоже светлой — помогать людям прозревать небесное, чистое, настоящее, смотреть на мир «незамутнённым оком», точно в первый раз:. Как чудно — смыть, отмыть, умыться — долой все пятна и следы!
Какое крошечное дело, а кажется — уже вот-вот всё, что пылилось и тускнело, на солнце весело блеснёт. Как ветер схож по звуку с альтом! И музыка — уже близка, — как ливень, грянет над асфальтом, и — отразит он облака! Каждая строка Николаевой пронизана любовью к миру и состраданием ко всему живому. Её творчество — это еще одна заповедь людям — в христианском духе — беречь друг друга, прощать, искренне желать доброго:. Прости меня, печальный человек, за лёгкий танец мой и за веселье, за дерзкий взгляд на солнце — из-под век, за то, что мне день каждый — новоселье!
Разочарованный, прости меня за то, что любопытство к будням так умеет разрисовать людей, дома, метро, что вижу: сад чудес в них зеленеет. Неверящий, обиды не таи, прости и не суди за то сурово, что истины избитые твои в своем открытье я принять готова. Но больше всех прости меня, больной, прости, калечный, и прости, убогий, за то, что рьян и крут румянец мой, высок мой рост, неутомимы ноги.
Прости меня тот, кто бедней и злей, бездомный, одиночеством гонимый, прости за то, что в выборе друзей я счастлива и знаю, что любима.
Прости меня, что я люблю свой дом, родителей, друзей, зверьё и брата и что прошу сейчас прощенья в том, в чем пред тобой совсем не виновата! Но, неудачник, уж натянут лук, чтоб снова испытать судьбу на прочность, и стрелы пущены, и, может быть, я вдруг, тоской пронзённая, погасну, обанкрочусь,.
И вот читаешь эти стихотворения, светлые, искренние, возвышающие своего читателя — как вдруг перед глазами открывается совсем иной пласт творчества поэтессы — стихи израненные, скорбящие о мире, срывающие с него всё показное, ненастоящее — и тут Николаева рисует всё, что происходит вокруг, без прикрас, без оправданий.
Это некрасивый мир, это грязный, больной, лицемерный мир — порой по-блоковски страшный. Возможно ли его полюбить? В стихотворении «Прощание с днём» не даётся ответа на этот вопрос — просто констатируется видимое.
И всё же ближе к концу есть надежда: итог подведен, мир замкнут картиной в рамку, день кончился — а с новым утром, может быть, нарисуется иная картина? Это страсти, наспавшись, опухли. Это день, наколовшись шитьем, догорал каннибальскою кухней и дымился любовным питьем. Его норов дробился на нравы и бесчестно творил ритуал, словно тот исповедник лукавый, что запрет разглашенья сломал. Это драка с лобзаньями пьянки выясняла, что каждый — и прав.
И лукавая бестья-цыганка мне плевала в ладонь, нашептав. Это белый барбос под забором позвоночником тощей борзой полз на булку в руках живодера, истекая последней слюной.
Это девочка с челкою пышной в предвкушенье стыда своего целовала автограф артиста и лощеное фото его. И пока проходимец, мальчишка расторгал многолетний союз, у дверей рогоносец с одышкой истоптался и вовсе обрюзг.
И пока кропотливый художник вырисовывал старческий лик, заглядевшись на шаткий треножник, умер нищий натурщик-старик.
Весь базар пересчитывал деньги, но никто и нигде не считал все обманы свои и паденья, всё, к чему этот день подстрекал. Всё, чем он искушал так успешно, всё, что он о себе городил, а теперь вон по морю неспешно и легко, и светло уходил. Наконец, где-то там, за горами, притулившись и вовсе без сил, он по небу в сияющей раме черным грифелем нас очертил. И, конечно, немыслима женщина-поэт без стихотворений о любви. Этих стихов у Олеси Александровны немало — и они тоже разные: среди них есть и щемящие, болезненные, их невозможно читать.
Но сказать хотелось бы о другом стихотворении — где показана любовь такой, какая она должна быть в нашем мире, порой таком жестоком, готовым более разрушать, чем созидать. Это небольшое стихотворение — памятка каждому любящему — чтобы помнили, в чём вообще она — соль любви.
И что — при нас — хотела вдруг исправить?
Она из жалости проститься с ним не смела, а он из жалости не смел ее оставить…. Я так и вижу — снега край белеет. Да воет волк. Да явью бредит спящий.
Она из жалости его дыханьем греет. А он из жалости ей студит лоб горящий. А мы — не так: вражды мы любим жженье, огонь сраженья, жертвы и осады. И крепостью нам стало раздраженье, и башню мы построим из досады. Но там, где мрак, где ночь подобно страху и где прохожий смотрит людоедом, она из жалости да за него — на плаху, она за ним, а он за нею следом. Ирина Александровна Ермакова род. Как и Инна Лиснянская, Ирина Александровна начинала вовсе не с поэзии: 12 лет она работала инженером-конструктором!
Уже в зрелом возрасте она построила другой мост — к себе как к поэту — к своим стихотворным озарениям. Первая поэтическая публикация Ермаковой состоялась только в году — в 36 лет!
С восьмидесятых и началась литературная жизнь Ирины Александровны. Она начинает вести студию в ДК «Красный Октябрь», занимается редакторской и переводческой деятельностью. В году её принимают в Союз писателей Москвы. С этого времени Ирина Ермакова — постоянный участник поэтических фестивалей, лауреат и номинант поэтических премий.
Стихотворения поэта переведены на многочисленные языки: английский, арабский, болгарский, итальянский, каталонский, китайский, латышский, македонский, немецкий, польский, португальский, румынский, сербо-хорватский, французский и другие.
Это соединение времен — а может, их отсутствие? А время? Пора возвращаться к себе — Маяк подмигнёт фонарем на столбе, И море заплещется в памяти сводной: Мы все неожиданно — просто свободны.
Вот счётчик ретивый взыграл и забился, Вот бабушка Соня на керченском пирсе, Знакомые детские звезды взошли, Рассыпался воздух, не видно земли. Отлив оставлял полосу на заборе. Ты помнишь о море? Я помню о море. Прилив растравляет — намоет и солит. Я помню о нас, Я помню блестящий лазоревый таз, Где бабушка крупные рыжие солит Икринки, на солнце — пролетные брызги,- Подробности происхождения жизни.
Чабрец, подорожник, бессмертник, крапива, Нам — глубже, южнее, до горла пролива, Где чёрные воды касаются тверди, Ты помнишь? Ещё бы, я помню о море. Я помню, мы живы, а значит — возможны, Свободны, невидимы и бездорожны, С пером под лопаткой, при полном разоре, Я помню, за нами — открытое море.
Это соединение особенно заметно в сборнике «Колыбельная для Одиссея», где нет ни времени, ни пространства, ни героев, ни богов, ни людей — все едины, всё едино, мир един — как любовь, как родина, как война. И Одиссей кружит вокруг Итаки — лет сорок не решается пристать. Эскадра не отбрасывает тени, когда герой в подзорную трубу уловит неприметное волненье, и сладкий запах дыма, и пальбу. Он с нежностью былой следит за нами: горячий гул качает острова, привычно, как разборка с женихами, звенит железным гудом голова; цветет ехидный клевер вдоль забора, гремит, болтаясь, рельса на ветру, затейливы подробности узора на покрывале, сотканном к утру.
А брызги свет летучий — отмывают и радугой слепой висят над ней, а сыновья сегодня уплывают, а день все громче, гуще, все красней. Горит на солнце медный скрип уключин, кот на руках орёт, как заводной: сквозь фокус линз — прозрачен и беззвучен мир, занятый любовью и войной.
Гомер, древнегреческие легенды занимают особое место в поэзии Ирины Ермаковой, переплетаясь с современностью настолько, что уже античность и век технологий неотличимы друг от друга — они плывут в одних волнах — морских и воздушных:. А он гудит, что снова изменил, и прибивает к тротуарам пух, и оставляет водорослей клочья на мокрых тополях и многоточья, что изменил концовку одиссеи, что в новом мире всё ещё лежит подборка лучших гимнов, что — ты слышишь?
Что дождь сошёл, остались многоточья блестящих слепо мелких синих луж, ленивый ветер пробует в ветвях зелёные ещё земные песни и долго пахнет йодом и свистит… Что снова дождь. А как сама? А Телемак? Хвала богам! А младший? Все обойдётся. Всем передавай. И мужу, мужу… Смех, шипенье, волны. Гомер хохочет. Океан молчит.
И кровь моя солёная горит и убегает в провод телефонный. Даниил Чкония отмечает, что «в её стихах подробная житейская деталь, предельно точно прописанная, сопряжена с мощной всеобъемлющей метафорой» — бытовое наряду с высоким, вечным — соединить эти два начала так, чтобы они естественно переплетались — большое искусство.
Бытовое у Ермаковой — уютно, а вечное — непременно радостно, светло, летяще. Ту пластинку, где — помнишь? И оживая опять с утреца славлю день кофейным глотком кипящий славлю солнце пьющее воду с лица вслед ночным затяжным обложным косящим в каждой Божьей капле и каждой луже ранний свет с московским его блеском навострённых трав зеленые уши гром колец трамвайных на Павелецком сладкий дым над крепостью пития славлю радость: радуйся радость моя! И взвилась радость и закрутила поднимая листья камни слова все на свете вещи и существа — у меня воздушная перспектива.
Особняком стоят у Ирины Ермаковой стихи, вышедшие под именем Йокко Иринати. В году вышел сборник этой выдуманной японской поэтессы — «Белой бабочки Йокко» — под названием «Алой тушью по чёрному шёлку» — вполне в духе азиатской культуры. Йокко — детище Ирины Александровны и Натальи Богатовой и дань созерцательной, чуткой японской поэзии, столь полной смысла в своей краткости. Зеркало, отвернись! Белая-белая-белая, белая хризантема.
Как часто и я в небо взлетала с циновки, не беспокоясь…. В году Ирина Ермакова приезжала и во Владимир, на встречу тогда еще существовавшего проекта «Поэт И» — со своими стихотворениями, историями из жизни, беседами о творчестве и мастер-классом, где поэт со всей внимательностью, чуткостью к автору — и к его слову — разбирала стихи присутствовавших.
Впечатление от встречи с Ириной Александровной точно такое, как и от её стихотворений, — очень много света, доброты и любви. Елена Шварц родилась в и ушла в году. Её стихотворения порой кажутся отголоском Серебряного века, настолько тонко чувство слова и выверен стиль.
Может быть, поэтому она и была чужда советской культуре, и книги её выходили разве что за рубежом, да в Союзе — в самиздате. Сама поэтесса была очень чувствительной, даже ранимой, очень эмоциональной и сострадательной — выхаживала больных животных, жалела людей. Её очень любили Анна Ахматова, еще живая в шестидесятые, и Иосиф Бродский —а это уже немало.
Выпускница Ленинградского института театра, музыки и кинематографа, маленькая Лена все детство проводила в загадочной театральной атмосфере. Театр она считала своим родным домом — так пишет в дневниках, которые начала вести совсем в юном возрасте.
С дневников и началась поэзия Елены Шварц.
В 15 лет она пришла к самой Ахматовой — показать стихи. Анна Андреевна сочла творчество юной Лены «злым», советовала кое-что исправить.
Ахматова же, в свою очередь, показалась молодой поэтессе высокомерной, самолюбивой — так и не сложилось общение, и авторитетом Анна Андреевна для Елены Шварц не стала — как и никто не стал. Вообще в любых рамках Елене Шварц было тяжело, во всем обязательном — обязательная учёба, обязательная работа — душили творчество, а поэтесса хотела одного — чтобы её стихам было свободно летать в небе — точно ангелам.
О, помоги нам, ангел! Нас так много — Нас столько, сколько зерен на полях. О ветер, додыши, довей до Бога, Будь нитью, проводом, узлом, Пусть он расслышит, пусть хотя немного: Молитв обрывки, только «…ам» да «ом».
А о небе — и о небе внутри человека — она и писала — при этом, как и Ирина Ермакова но, конечно, иначе! Это видно даже в поэтическом языке Елены Шварц, где сочетается высокая тематика божественного, вечного — и просторечия, которые можно услышать каждый день на улице:. Раствориться б шипучей таблеткой в воде! Бросить нелепо-двуногое тело, Быть везде и нигде,. Всем и никем — а не одной из этих, Похожих на корешки мандрагор, И не лететь, тормозя, как дети Ногой, с невысоких гор.
Не смотреть из костяного шара в зелёные щели, Не любиться с воздухом через ноздрю, Не крутиться на огненной карусели: То закатом в затылок, то мордой в зарю. Синий футляр пресвятой Троеручицы, Этот лазурный ковчег В мокрую вату вёртко закручивал Быстро темнеющий снег. Все ж я Тебя полюбила невольно, Это небесный был приворот, Съёжилось сердце, дёрнулось больно И совершило, скрипя, поворот.
Если чего виноваты мы, грешные, Ты уж прости, Три своих рученьки тёмные нежные В темя мое опусти. Елена Шварц появилась в русской поэзии с собственным небом и даже больше — собственным космосом — сродни ломоносовскому «Открылась бездна, звезд полна».
Бездна открылась и Елене — своя бездна, где всё и везде бесконечность — и одновременно эта самая безбрежная бездна помещается внутри человека, такого маленького и хрупкого:. Прямо на них упала вниз Лестница Иаковля. Лестница упала, небо далеко, Вспугнутые ангелы метались.
И одни кидались в землю лбом, А иные с нами жить остались. Я встречала иногда таких — По водам бредущих спозаранку. Не воздвиг еще над головой Сонный мастер новую стремянку. В долине гнева и священной злости Пусть вылетит последний вздох. Если не разденешься до кости — На тебя и не посмотрит Бог. Разве взвесил ты, измерил Бремя груза Твоего? А так как литература в России была почти единственной полноценной областью приложения общественного темперамента, естественно было ожидать, что женщины кинутся в омут поэзии.
Что и произошло. Анна Ахматова, Марина Цветаева — это самые известные поэтессы Серебряного века. Количество женских имен в русской поэзии начала XX века огромно. И познакомиться с ними следует хотя бы потому, что это яркие свидетельства непростого, мятежного времени.
В программе вечера прозвучат стихотворения неизвестных поэтесс Серебряного века в исполнении актрис Марии Дюжинковой и Евгении Тевяшовой. Мария не в первый раз в гостях у отдела музыкально-нотной литературы. Актриса и сценарист, сказочница и поэтесса, режиссёр и игротерапевт — настоящий человек-театр. Евгения Тевяшова — актриса и педагог, ведет детскую театральную студию.
При подготовке вечера использовалась антология «Сто одна неизвестная поэтесса Серебряного века». Воронежская областная универсальная научная библиотека имени И. Никитина приглашает посетить вечер поэзии «Неизвестные поэтессы Серебряного века» , который состоится 29 апреля г. Орджоникидзе, 36, 2-й этаж. Пресс-релиз подготовлен библиотекарем отдела музыкально-нотной литературы Араловой Натальей Анатольевной. Авторы фотографий: Н. Аралова, Л. Торопов, Н. Веб-студия «Аспект» - создание сайта в Воронеже и области.
Главная О библиотеке Читателям Коллегам Официально. Обратная связь Карта сайта. Никитина государственное бюджетное учреждение культуры Воронежской области. Памятные даты. Воронежский край 28 марта — лет Веретенников и К0». Анонсы Юбилейные мероприятия библиотеки г.
